Джигиты над кладбищем копья метали,
Мечи поднимали, точили клинки,
И звон раздавался железа и стали,
И сабли сверкали, и ярко блистали
Кольчуги, и панцири, и щишаки.

Кинжалы, коснувшись кольчуг, изгибались
Мечи о щиты ударялись, звеня.
Дрожа, на дыбы скакуны поднимались.
Из панцирей сыпались искры огня.

Парту Патима проходила с кувшином,
Увидела юношей и утренний час.
"Привет недостойна сказать я мужчинам,
Хотя недостойна -приветствую вас!

Зачем вам кинжал - вы идете в сраженье?
Зачем вам кольчуги - вы ждете врагов?
Зачем столько сабель, мечей, шишаков?
К походу готовите вы снаряженье?"

-"Парту Патима, ты привет наш прими,
Да жизнь твоей матери будет отрадной!
Кувшин поскорее с плеча ты сними,
И нас напои ты водою прохладной!"

— "Могу я на землю кувшин опустить,
Могу вас прохладной водой угостить,
Но дайте мне саблю кривую сначала,
Чтоб я вам уменье свое показала".

Джигиты услышали эти слова,
Один посмотрел на другого сперва,
Пришли в удивленье джигиты селенья,
Никто не скрывал своего удивленья.

Заставив плясать под собой скакуна,
Тут выступил юноша статный и ловкий.
Настала внезапно вокруг тишина.
У девушки горской спросил он издевкой:

"Ужель, Патима, говоришь ты всерьез
Зачем же джигитов смешишь ты до слез?
Мужчину сразишь ты кинжалом своим?
Коня ты пронзишь ли копьем боевым?
Ты женское слово сравнишь ли с мужским?"

— "Напрасно меня ты вопросами колешь,
Сосед мой, сидящий в седле молодец,
Не думай, спесивый, что ты - удалец,
Смеясь надо мной: "Ты девица всего лишь!"

Вручи мне коня боевого, седок,
Испробовать дай мне дамасский клинок,
Позволь, чтоб на голову шлем я надела,
Прикрыла кольчугой железною тело.

Мой конь будет быстрым конем храбреца,
Клинок будет острым клинком удальца,
Украсится шлемом бойца голова,
Кольчуга сравнится с кольчугою льва!

Тогда-то, в седле горделиво сидящий,
Покажешь мне, всадник ли ты настоящий,
Гогда-то, воитель в кольчуге и шлеме,
Покажешь отвагу свою перед всеми!"

Сказав, Патима возвратилась домой.
Взволнованы юноши, слов не находят,
А время проходит, а время уходит,
Примчался, как молния, всадник лихой.

Одет был наездник в броню и забрало,
На сабле египетской солнце играло,
Скакал, точно ветер, скакун вороной,
Сверкал, точно месяц, шишак золотой.

"Привет вам, джигиты, что славой покрыты,
Теперь я могу ли приветствовать вас?
Быть может. Гордиться не будут джигиты,
Спесивые речи не скажут сейчас?"

— "Родителя славного дочь молодая,
Как воин ты встречена будешь людьми!
Обидною прежнюю речь не считая,
Парту Патима, ты привет наш прими!"

Парту Патима не сказала ни слова,
Отвага сияла в глазах у нее.
Дамасскую сталь обнажила сурово
И, лихо гарцуя, метнула копье.

"Парту Патима, умоляем, скажи нам:
Мы видели, как ты ходила с кувшином,
Трудилась во время страды полевой,
Но где научилась ты подвигам львиным,
Владеть научилась ты саблей кривой?"

И тут Патима не сказала ни слова,
Клинок убрала, натянув удила,
И, спрыгнув проворно с коня вороного,
К джигиту, что задал вопрос, подошла.

"Давай поиграем, себя позабавим,
Давай испытаем, остер ли клинок.
На небо взлететь скакунов мы заставим,
Попробуем солнца отрезать кусок!"

Тут юноша вышел плечистый и статный,
Он поднял свой щит необъятный, булатный,
Могучею грудью он часто дышал,
Могучею дланью он саблю держал.

Глаза его вспыхнули искрой живою,
Сверкая улыбкой, сидел он в седле,
А лошадь с опущенною головою
Чертила копытами след по земле.

Подобные нартам, закованы в брони,
Сошлись два героя, сошлись для борьбы.
Могучим горам уподобились кони,
Когда они встали, дрожа, на дыбы.

"Теперь, - Патима говорит, - мой черед!"
Египетской саблей своей замахнулась,
Ударилась сабля о щит, изогнулась,
По сабле джигита без промаха бьет,
И сабля противника в землю воткнулась.

Красавец джигит побелел от стыда,
Он черные очи потупил тогда,
Он саблю кривую, свой стан наклоня,
Пытался поднять, не слезая с коня.

Но, свесясь с коня, порешила сама
Подать ему саблю Парту Патима.
Внезапно упал ее шлем на поляну,
Рассыпались черные косы по стану.

"Возьми свою саблю", - она говорит,
И шлем подает ей красавец джигит.
Наездница рядом была, недалеко,
А юноша, свой проклиная удел,

На землю сошел и на камень присел,
Поник головою, страдая жестоко,
Сгорая от срама, вздыхая глубоко.

"Прости меня, девушка, я виноват,
Прости меня, был я гордыней объят.
Теперь я увидел, кто истинный воин,
Кто славой героя гордиться достоин!"

— "Соседский джигит, умоляю тебя,
Себя ты не мучай, о прошлом скорбя.
Бывает и так, - ты поверь мне, как другу,
Что волка лягает осел с перепугу".

Вернулась домой Патима дорогая,
А мать в это время на крыше сидела,
Трясла она сито, зерно очищая,
И кур отгоняла она то и дело.

"Ой, стыдно мне, люди! Скажи Бога ради,
Зачем ты в мужском щеголяешь наряде?
Найдется ли девушка, чтоб для потехи
Убитого брата надела доспехи?"

— "Ой, мать, не стыдись ты одежды моей,
Ой, милая мать, не стыдись ты людей!
Все девушки наши, все наши подруги,
Как я, надевают стальные кольчуги!"

Соседку отправил джигит к Патиме,
Слова по листку расплескали чернила.
Но все, что написано было в письме,
Соседка тотчас наизусть заучила.

"Сказать не решаясь, но счастья желая,
К тебе, Патима, с порученьем пришла я.
Он молод, он строен, отважен, пригож,